Записи Легасова - Кассета 5

> Текст из пяти магнитофонных кассет, надиктованных академиком Легасовым В.А. "Об аварии на Чернобыльской АЭС". В данной статье представлено содержание пятой кассеты.

---

Более того, когда уже случилась Чернобыльская авария, когда нужно было делать дополнения, я сразу же предложил такую независимую системугазовой защиты введения внутрь аппарата такой газовой ампулы (не буду Вам все подробно рассказывать), они её очень неохотно приняли, поставили её в последний момент к исполнению за 90-е годы, куда-то в свои планы, а сами стали исправлять свою вторую ошибку.

А вторая ошибка в конструкции, кроме того, что не две защиты, а одна, заключалась в том что, даже гуманитарию должно быть ясно, что если у Вас мощность нарастает с определенной скоростью, что случается (у вас, скажем, неприятность нарастает с определенной скоростью), то ясно, что защитная система должна быстрее вводиться в систему чем эта неприятность.

А у них была, в пять-шесть раз медленнее. (неразборчивый вопрос) Да, а реактивность за секунду в 13 раз возрастает, а стержень за 5-6 секунд опускается туда. Так они все усилия направили к тому, что бы эти скорости согласовать, сделать сухой канал. Вот как они вцепились в эти свои несчастные стержни (механические, с помощью которых...) так они до сих пор от них оторваться не могут. И поэтому моё предложение по газовым защитам отодвинули куда-то на дальний путь.

А сейчас оказалось, что и сделать нельзя такую скорость у стержня, в конце-то концов. Вот я, потеряв год, сейчас возвращаюсь к этому моему предложению, поэтому и сегодня эти реакторы РБМК не являются надежными. (неясный вопрос).

РБМК? 14 штук. Я всё время хочу Вам сказать и я не знаю, удаётся ли мне это сделать, что дело именно в философии безопасности. Если бы философия безопасности была бы правильной, то технические решения под эту вот философию, конечно бы наши специалисты находили, потому, что они грамотные специалисты, толковые люди, умеют считать и делать прочие вещи.
 

Но все дело в том, что их в такие условия поставили

Была бы философия обязательный колпак, у нас в результате такой реактор РБМК не мог бы появиться и не было бы предмета для разговора. И не появились бы 14 аппаратов ВВЭР без этих самых, как говорится, "голых", ничем не закрытых. А, ведь если ВВЭР рванет, а ведь он то же может рвануть, то это уже будет "язык" не 80-90 километров, это уже "язык" уже будет 250 километров. (вопрос неразборчив) Нет, у нас 14 аппаратов ВВЭР без колпаков. (вопрос неясен) Нет, 14 РБМК-овских без колпаков и 14 ВВЭР-овских без колпаков. И только тогда, когда у нас появились колпаки, это станции, которые строятся последние 5-6 лет, и которые сейчас проектируются, и которые будут строится, вот все строятся уже с колпаками. Откуда это возникло ? Как только мы Финам стали продавать станцию. Фины, по международным требованиям сказали: "Давай колпак, без колпака не возьмём". И вот появилась первая наша станция с колпаком и по своим реакторным характеристикам она очень хороша, да плюс колпак, который стоит вот это лучшая станция в мире "Ловиса". И вот после этого мы стали уже у себя философию проводить в жизнь. Поэтому, те станции, которые строятся последние 5-6 лет: вот Запорожская станция на Украине; кстати, та станция которая была под Минском у Вас построена (с колпаком обязательно была бы построена). (неразборчивый вопрос, уточнение)

Ну уже решение принято, так сказать, эмоциональное. Но вот я должен Вам сказать, что как раз Минская бы станция никакой опасности бы не представляла. (невнятный вопрос) Ну, понятно. Решение принято и что об этом сейчас говорить. Но на самом деле на ней могла бы случиться авария: реактор мог разорваться, всё что угодно могло быть. Но всё осталось бы под колпаком. Вот в чем отличие Минской станции, Финской станции... Как у американцев. У них же случилась более страшная авария чем эта. Но там всё осталось под колпаком.

Так вот первое нарушение философии. В чём вина Анатолия Петровича Александрова? Вина Анатолия Петровича Александрова в том, что он нехотя, но дал санкцию. Повозражал, повозражал (вместе со специалистами), но потом пошел на встречу настойчивым требованиям Госплана и Минэнергетики, что можно строить станции без колпаков. Он сначала очень сражался, он воевал (я могу это документально показать), но потом сдался. Но сдался как ? При обязательном условии самого тщательного выполнения всех регламентных операций и так далее. И все последние 20 лет он выступал везде где можно (на Политбюро и так далее): он требовал военной приёмки; он требовал повышения качества оборудования и т.д., и т.д. То есть он бился за то, что бы вероятность неприятности на станции, зная что колпака нет, была минимальной. Он за это бился. Но, то что, всё таки, он (как бы Вам сказать?), ну, трупом не лёг, как говориться, поперёк всей этой философии, вот, единственно, вина его в этом. Другой его вины нет. Потому, что во всех остальных случаях он боролся за совершено правильные вещи.

Хотя, бороться было трудно, потому что группа специалистов (которые, знаете, там: ура!, давай, давай!), знаете, они настолько были сильны, что вот СИДОРЕНКО Виктор Алексеевич, будучи директором Отделения ядерных реакторов в нашем Институте, автором этой докторской диссертации и этой книги, его выперли из Института. Он должен был уйти из Института. Потому что, его собственные коллеги не понимали. Почему не понимали собственные коллеги его? А потому что: коллеги его премии получали от Министерства; потому что Институт находился в составе Минсредмаша. Понимаете? и поэтому (они видят, что директор /а директор он член-корреспондент Академии наук/, а у них зарплата хреновая. Ему, там, не дадут премию в 100 рублей он переживёт, а я получаю всего 180 и для меня 100 рублей премии, это важно), если я где ни будь "дзыркну", на счет этих колпаков, шиш я тогда получу, а не премию; не то выскажу меня не опубликуют, диссертацию не защищу. И поэтому собственные подчиненные, воспитанные годами в этом Министерстве, вот такой идеологией, они собственного начальника выперли. Ну выперли как ? Ну, не выперли, а создали невыносимые условия для работы.

Хотя вот он, вместе с Анатолием Петровичем бился за качество, раз колпаки не удалось пробить. И он там делал очень многое для того что бы появился Госатомэнергонадзор, куда он и перешел работать в конце-концов, в организацию, которая хоть контролировала состав оборудования, которое туда идет. Вот такая обстановка была. Поэтому Чернобыль (видите, почему я так издалека начал?), он отразил, что в Советском Союзе и до сегодняшнего дня, пережив Чернобыль, вот эту философию (которая такая примитивная, такая простая, три компонента которой я Вам назвал) ни одна собака не понимает до сих пор, даже в атомной промышленности. И она не перенесена в химическую промышленность, где у нас может быть в любую минуту Бхопал (понимаете?) по этой самой причине неправильной философии.

Нет ни одной организации в Академии наук Советского Союза или в национальных Академиях, которые занимались бы разработкой этой философии. Нет умения пользоваться теорией риска и надежности аппаратуры, что бы оценить возможные последствия каких-то событий и заранее к ним подготовиться (понимаете?) То есть Чернобыль, как вот Николай Иванович Рыжков на Политбюро 14 июля, когда обсуждался вопрос, он сказал так: "У меня впечатление, что страна медленно и упорно, развивая свою атомную энергетику, шла к Чернобылю". Он сказал совершено правильно мы шли к Чернобылю. Только он должен был, по моим оценка, произойти не в Чернобыле, а на Кольской станции и на несколько лет раньше, когда там 4 обнаружили, что в главном трубопроводе, по которому подается теплоноситель, сварщик, что бы получить премию и сделать быстрее, вместо того, что бы заварить задвижку, на самом ответственном месте, он просто в канал заложил электроды и слегка их сверху заварил. Это чудом просто обнаружили и вот эта, самая мощная авария, мы бы просто потеряли полностью Кольский полуостров. И это могло быть несколько лет назад. И просто чудом, как говорится, этого не произошло. И безколпачная станция всё бы там было загрязнено и чудо природы наш Кольский полуостров был бы изничтожен. Вот я это всё хотел Вам рассказать, что бы Вы поняли, что истоки Чернобыльской трагедии в неправильной философии, которая началась с того, что 10 лет упустили, потом стали нагонять, нагонять быстрее, быстрее, предложили этот вариант. Потом перенос.
 

Неоправданный перенос опыта военной промышленности в народное хозяйство

Это совершенно неоправданный перенос, потому что, в военной промышленности: с ограниченным количеством объектов; со строгой военной приёмкой, причём неоднократной; военная приёмка у изготовителя; военная приёмка при эксплуатации; многократные экзамены; переподготовки персонала и так далее, и так далее... И, когда Вы вдруг, с таким же объектом, выходите в народное хозяйство, где ничего похожего нет: нет никаких тренажеров; нет никакой системы обучения; вообще, просто нет системы обучения, не говоря уже о системе обучения аварийным ситуациям (понимаете ?). Поэтому создавалась обстановка полной готовности к такого рода авариям. И что я хочу Вам сказать сегодня. Но это еще пока не для публикации, потому что и Вам и мне голову оторвут, но мне, в первую очередь, а Вам во вторую очередь, что ничего не изменилось на сегодняшний день... .

(Разборчиво, слова Адамовича А.): "Это мне Адамов говорил уже это и Велихов мне говорил, собственно всё продолжается по инерции. Я им то же говорил, но и как это можно иметь доступ к Горбачеву туда-сюда и вот. Они мне рассказывали о своей полной беспомощности". Беспомощность опять связана с тем (наша всеобщая) и заключается в том, что пока есть монополия какого-то ведомства конкретного на систему, так это и будет продолжаться. Вот, скажем, по этому Политбюро правильно приняло решение о создании, в системе Академии наук, соответствующей организации, ядерной, потому что нет альтернативы, нет конкуренции, но не 5 очень-то торопятся, тот же самый Велихов, например. Он то же, зная об это, не очень торопится создать мощную и правильную альтернативную организацию. (вопрос неразборчив: "А какая система держит в руках, кроме Академии всё это?) Минсредмаш. У него всё есть, у него все конструктора, всё у него в руках осталось, а Минатомэнерго только число эксплуатационное ведомство оно занимается только эксплуатацией, больше ничем. Те, кто разрабатывал оборудование Минэнергомаш. Ситуация ухудшилась, потому что раньше был Минэнергомаш, который делал только атомное оборудование, теперь его объединили с Минмашем, вообще, и это атомное оборудование для него оказалось одним из пунктов в ассортименте выпускаемой продукции. Поэтому ситуация только ухудшилась. Вероятность Чернобыля сейчас возросла. Вот я пишу сейчас записку Николаю Иивановичу Рыжкову, очередную записку, где то же самое: "... вероятность возрастает с каждым днём потому что..." опять, вот те безколпачные аппараты...

(слова Адамовича А.: "Которые есть".) Которые есть. И люди понимают, что они опасны. Но что они делают? Они пытаются повысить надежность реактора так, что бы не было аварии. А что значит повысить надежность реактора ? Это значит: натолкать на него новых и новых устройств, каких-то дополнительных средств диагностики и так далее, и так далее. Причём, это в разных аппаратах делается в разное время. А миграция персонала довольно высокая, поэтому: на одном аппарате ввели изменения в регламент, на другом не ввели, на этом сделали, на том не сделали. Представляете ? Старый начальник смены переехал с одного объекта на другой, думая что тут вот так же как у него. Понимаете? Поэтому вероятность сейчас, из-за того, что вроде бы люди и доброе дело делают повышают надежности аппаратов, но на самом-то деле, из-за непонимания этой всей философии они, на самом деле ухудшают положение установки. (обрывок из малоразборчивой фразы Адамовича А.: "...я понимаю, что бесполезно писать...")

Вас не смущает, это я для себя, так, на всякий случай, пригодится может быть, когда ни будь писать. Значит, что это относится в не меньшей степени, а в большей степени к химическим предприятиям, где у нас ещё безобразий такого сорта, гораздо больше, чем в атомной промышленности. И я сижу, и дрожу... (вот я говорю, действительно человек даже здесь болеет и лежу, слава Богу меня сейчас уже вылечили) ...я болею именно от того, что наиболее вероятно у нас в ближайшее время, вот я просто называю, чего я боюсь, а я уже боюсь, потому что, уже один раз выступил на Политбюро, я сказал, что сле6 дуюшая авария у нас произойдет в Южном Казахстане с фосфором, когда в радиусе 300 километров всё живое будет мертвым. (неразборчивая речь Адамовича А.) Но я сказал так на Политбюро. Они мимо ушей пропустили. Но через две недели, это происходит в Америке фосфорная авария, через две недели, вот тогда они обратили внимание. Понимаете? Слава Богу, что не у нас, и не на завода, а на железнодорожной цистерне, фосфор перевозящей, где они были вынуждены были эвакуировать 30 тысяч человек, из-за такой вот фосфорной аварии. Так вот я просто знаю, что ближайшие аварии ядерные будет на Армянской станции, и вся Армения накроется.

Потом следующая по вероятности Болгария "Козлодуй", следующая по вероятности это Ленинградская, обязательно шарахнет. Вот три ядерных. Будет крупнейшая химическая авария в Дзержинске, это крупнейшая в истории будет химическая авария, и крупнейшая авария будет в Куйбышеве, у нас химическая авария, и в Чимкенте в Южном Казахстане обязательно произойдет авария. (слова Адамовича А.: "Я сейчас всё это запишу, а потом...") Проверьте. (диктует) Ядерные: Армянская, Ленинградская, "Козлодуй" Болгария, эти атомные станции где стоят безколпаковые. Теперь химические аварии: это Дзержинск взрыв, там должен быть мощный взрыв, потом, то же самое, объёмный взрыв в Куйбышеве и Чемкенте, на фосфорном заводе, возможна авария, при которой образование фосфор-органики произойдет, один вдох которой смертелен просто, а по "Розе ветров", по распространённости, в радиусе 300 километров, с заходом в Китай, всё живое будет уничтожено.
 

Это всё то, что я называю, если не принять необходимых мер

Причем, меры которые можно принять, что бы этого не было, известны. Но самое убивающее, что заставляет, как говорится, переживать и болеть, что меры которые нужны принять они известны. Вот, например, я могу действительно сегодня...(стёрто) ...ну, значит, дошла информация в стандартом виде. Заранее, задолго до аварии, была принята система оповещения Минэнерго об аварии. Причем была система кодовая. Информацияидет кодом, например, сообщаются цифры какие-то: 1, 2, 3, 4. 1 это пожар, 2 это радиационное повреждение, 3 это ядерная авария, 4 это есть химические опасности. И уже заранее были сформированы команды. В случае сигнала такого-то, в таком-то месте собираться такая аварийная бригада выезжать, здесь в Москве. В случае иной ситуации другая бригада собирается и так далее. И вот, в ночь на 26 апреля в Минэнерго появились все четыре вида сигналов сигналы всех видов возможной опасности. Была дана такая команда. Поэтому сразу же был вызван Министр и, тут же были вызваны все специалисты, входящие в список лиц, которые должны были выезжать. Поскольку это было в ночь с пятницы на субботу, часть была на дачах, поэтому заняла эта процедура два-три часа, 7 но ночью всех собрали в Минэнерго, потом ещё где-то час на счёт самолета выясняли и эта группа людей вылетела рано утром туда на место.

Я в этой группе не был, Когда они собирались, вот тут, то же был один неприятный момент. Они установили телефонную связь и со станции начала поступать информация противоречащая шифрованным сигналам, не подтверждающая их, а частично противоречащая им. Стали говорить: включили охлаждение, включили то, включили это. Это создало впечатление что реактор живёт, что на нём случилось, конечно, серьёзное. Утром они уже сообщили что два человека скончались. Но сообщили так, что один скончался там из-за механических повреждений... а второй от химических ожогов скончался, потому, что пожар действительно возник. Что было правда на самом деле. Одного они просто потеряли и (слабо разборчивые слова Адамовича А. "...и там остался...") ...там и остался захороненным в саркофаге, и второй действительно от химических ожогов скончался, потому что пожар в одном месте возник. Но другого: что при этом, уже начались традиционные радиационные поражения и ещё чего-то они не сообщали. И в течении первой половины дня 26 шла от туда информация такого порядка, что персонал пытается справиться с возникшим: аппарат вышел из подчинения и они пытаются подчинить его. Вот, грубо говоря, такая ситуация. Но, поскольку всё таки исходный сигнал был серьезным. Он был передан Правительству. Правительство назначило Правительственную комиссию.

(вопрос Адамовича А. "Кто подал первый сигнал? Они же?") Персонал станции. Директор станции. Вот, я в субботу поехал рано утром к 10 утра в своё министерство на партийно-хозяйственный актив, где выступал наш престарелый Министр среднего машиностроения Славский (вопрос Адамовича А.: "Как его имя, отчество?") Ефим Павлович (вопрос Адамовича А.: "Это был Министр...?") среднего машиностроения (слова АдамовичаА.: "среднего, записываю...") Так вот, он делал большой доклад, он всегда делал длинные доклады: хвалил атомную энергетику, хвалил себя, хвалил собственное Министерство и вскользь это: "...правда, что там в Чернобыле, вот поступил сигнал, случилось, ну там мы, как обычно, справимся..." и продолжал свой доклад произошло справимся и продолжал свой доклад. Он сделал доклад. Перерыв. В 12 часов, как сейчас я помню. И во время этого перерыва первый заместитель Славского МЕШКОВ Александр Григорьевич (это его первый зам, который был потом снят с работы вот за эту аварию)

(слова Адамовича А.: "А сам он ? Он ушёл на пенсию, просто?") Славский? (слова Адамовича А.: "Да.") Ну, как. Ушли его на пенсию. (слова Адамовича А.: "Ну, понятно. Ну так, вроде бы.") Ну да, так как вроде бы чинно, ушел без взысканий, как говорится. И вот МЕШКОВ Александр Григорьевич подошел ко мне и сказал, что назначена Правительственная комиссия и в состав этой Правительственной комиссии я включён, и ,что в четыре часа я должен быть на Внуково, в аэропорту для отлёта. Глава Правительственной комиссии, Борис Евдокимович Щербина. Я тут же вскочил в машину, поехал в Институт, нашел специалистов по этому типу реакторов. (повторяю, что сам я, ведь не реакторщик, хотя вроде бы первый заместитель директора Института. Но. Институт-то громадный: там и термояд и ядерная физика и разделение изотопов и применение изотопов, и радиохимия, и Чёрт и дьявол. В мои обязанности входила химическая физика и разделение изотопов и веществ, а также использование ядерной энергетики в народном хозяйстве вот в виде изотопов или чего другого.
 

Отделение-то у меня самое маленькое

Поэтому меня Анатолий Петрович видимо и назначил первым замом, что бы у меня не было корысти ресурсы тащить на какие-то свои задачи. Я среди "гигантов" там, среди реакторщиков, термоядерщиков, был самым маленьким, так сказать, хозяйчиком. Вот поэтому он меня по управленческим делам, по владению ресурсами, он назначил меня первым заместителем, я им и многие годы работал. Я так думаю, что из этих соображений, может быть у него и другие соображения были). Ну вот, я позвал специалистов с чертежами реактора со всей информацией, которую можно было успеть собрать. Конечно, я представлял себе конструкцию этого реактора, но не так детально как надо было бы члену Правительственной комиссии, скажем, в такой чрезвычайной ситуации. Всё что мог с собой забрал и в 4-ре я был на аэродроме. Щербина в это время был вне Москвы, где-то находился за пределами столицы, проводил какое-то мероприятие. Мы его подождали. Он появился. Взглянул на состав Правительственной комиссии (состав этой первой комиссии назову, если нужно) и мы вылетели в Киев.

По дороге я Щербине рассказывал историю аварии в "Три-май-айлен", подробно. Вот что я в полёте делал, я ему рассказывал что было в "Три-Май-Айленд" в Америке, какие там события происходили, какие мероприятия. А мероприятия там были простые они все разбежались и три года не подступали к этой станции в "Три-Май-Айленде", так, что все мероприятия "Три-май-айловские". Но на самом деле три дня они боролись с тем, чтобы не взорвался водородный пузырь. Вот они, так сказать, обдували водородный пузырь. Обдули, закрыли всё и три года никто даже не приближался к станции. У них там погибло 17 человек, у американцев. Но не во время аварии. Во время аварии никто не погиб, не облучился, а в панике. У них началась в городке паника. Они рванулись на автомобилях самоэвакуацию делать и в процессе эвакуации 17 человек там в автомобилях погибли так они драпали американцы. Вот я в Щербине в самолете рассказал эту историю.

Прилетели в Киев. В Киеве, во главе с ЛЯШКОМ руководителем Правительства Украинского. Огромная толпа чёрных лимузинов. Лица мрачные. Что происходит, нам никто ничего объяснить не мог.Сказали, дела видимо плохи. Сели мы на эти автомобили и поехали туда. Дорога была мрачная. Информации конкретной никакой нет. Поэтому и разговоры такие, знаете да нет. Я ехал с в одной машине с Председателем Киевского облисполкома ПЛЮЩЁМ, который вошел в состав Правительственной комиссии тоже. Какой там особый мог быть разговор? Причем, вот, мера безграмотности нашей и мера непонимания того, что произошло выражалась, например, в таких фактах. Что я, например, даже, успев заскочить домой, предупредить жену , что я у уезжаю в командировку. Но как я был на активе в лучшем своёь мундире, так сказать, в лучших своих одеждах и т.д., так я и тронулся туда.

(слова Адамовича А.: "Но Вы же понимали?") Да, вот я. Вот на столько нас запутали масштабом аварии. Понимаете? Насколько я не представлял, вот по этой информации, масштаба аварии. А я ведь их не одну аварию..., слава Богу 180 рентген во мне сидел до этого на всяких разных случаях и как себя вести и т.д. я знал. И та же кавалькада чёрных машин: Чайки и прочие ехавшие туда, это то же мера знания, понимания в первый день. Она об этом говорит. Потом Щербина, когда возвратился оттуда, на наших глазах молотком разбивал свой депутатский значёк. Ну что бы им никто не воспользовался он был на столько загрязнен (депутатский значёк) он сам лично молотком долбал его на кусочки ничто другое не волновало. Но это так. Вообще потом был эпизод, чуть позже о нём то же скажу.

Ну вот, проехали Чернобыль. Чернобыль живет мирной жизнью тихо хорошо мирно всё очень. Приезжаем в Припять. И вот за несколько километров до Припяти, а 18 километров от Чернобыля до Припяти. И вот за несколько километров до Припяти, ну так за 8 за 7, вот тут я впервые атомную станцию не узнаю. Потому что атомная станция всегда определяется: трубы стоят из которых ничего не идет. Понимаете? Это наиболее характерный признак атомного объекта, когда стоит труба, потому что она стоит только для вытяжки воздуха из которого тянется только криптон-85, о чём я Вам говорил и ничего больше, а кругом чистота. А тут вдруг малиновое зарево в пол-неба и, такой белый-белый пар дует из этого реактора. Ну, в общем, это не атомная станция, первое моё было впечатление, что я приехал не на атомную станцию. Подехали мы к зданию городского комитета партии в Припяти, разместились в гостинице рядом, в которой несколько дней потом в 10 этой гостинице жили в самой Припяти, а штаб...

(слова Адамовича А.: "А людей уже убрали..., людей в воскресение вывезли...) Нет. Мы же приехали 26 в 8 часов 20 минут вечера. И в 20 часов 40 минут, примерно, было первое заседание Правительственной комиссии прямо в Припяти в городском комитете партии. Первое заседание комиссии прошло естественно и просто. Щербина распределил обязанности: он поручил МЕШКОВУ подобрать группу специалистов. Если нужно, вызвать из Москвы и установить причину аварии; мне он поручил разработать мероприятия по ликвидации. Что делать, короче говоря. На меня легла задача выработать предложения потому что нужно делать. Предложения. Потому, что решения окончательные принимались коллективно Правительственной комиссией или лично Щербиной.
 

Он принимал как Председатель решения

А вот готовить предложения по тому что делать, это легло на мои плечи; ВОРОБЬЁВ Евгений Иванович бывший заместитель Министра здравоохранения, которого потом то же убрали, его проблема была такая определить количество облученных людей, их судьбу и все что связано с людьми что делать; и местные власти были членами Правительственной комиссии, вот, скажем, Председатель облисполкома ПЛЮЩЬ их задача была связана с тем, чтобы подготовиться к эвакуации. Слова такие были произнесены сразу же, прямо: "Подготовиться к эвакуации" и выполнять распоряжения, вот те, которые выработаю я, по ликвидации последствий аварии. Первое, что нужно было сделать, сделать разведку. Потому, что дозиметрическая служба, то же, кстати говоря. Тут я в сторону немножко шагну и скажу, что дозиметрия отвратительно была поставлена. Дозиметристы с приборами, вместо автоматов. Казалось бы, должны быть кругом там, как я пишу в предложениях: на самой станции первый круг, в километре второй круг, три километра и 10 километров круг, Кругом там через сотню метров автоматы, которые дают звуковые и световые сигналы в случае превышения доз.

(слова Адамовича А. "ДП-5...") Да. Но и ДТ-5 то тогда ещё не было там в достаточном количестве, когда мы приехали. Поэтому главную работу взял на себя АБАГЯН Армен Артоваздович директор института ВНИИ АЭС(Институт атомных электростанций Минатомэнерго теперешнего, а тогда Минэнерго)

(слова Адамовича А.: "АБАГЯН...") Армен Артоваздович, хороший мужик. И, чуть позже, прибыл такой ЕГОРОВ из Адамовского института, но он прибыл на сутки или двое позже. Вот они начали проводить. Потом появился ПИКАЛОВ со своей службой. Вот началась дозиметрическая разведка. Но, 26-го вечером всё мы делали приблизительно. Но уже 26-го стало ясно, мы установили, что реактор разрушен, и 26-го в 11 ве11 чера собралось ещё раз заседание Правительственной комиссии и она рассматривала два вопроса: первый вопрос о населении. И тут возникла у нас острая дискуссия: СИДОРЕНКО Виктор Алексеевич, который был то же членом Правительственной комиссии от Госатомэнергонадзора, он, главным образом, и я, его поддерживая, настаивали на немедленной эвакуации населения. Медицина возражала. Но здесь всё дело связано с тем, что порядки у нас были установлены следующие: право на эвакуацию дает Минздрав СССР. Не, скажем, Совет Министров там, не ЦК КПСС, а Минздрав СССР; а правила, которые они до этой аварии выработали, заключались в следующем, кстати международных правил вообще нет до сих пор. А Минздрав выработал такие правила: если есть опасность человеку сразу, или в течении некоторого времени получить 25 бэр нагрузку дозовую, то тогда местная власть имеет право (имеет право, а не обязана) осуществить эвакуационные мероприятия; если есть вероятность дозовой нагрузки 75 бэр и больше, то тогда местные власти ОБЯЗАНЫ осуществить эвакуацию.

Значит, если нет угрозы 25-ти бэр, то эвакуацию никто не имеет право проводить. Между 25 и 75 бэрами это дело местных властей. Ну и выше 75 бэр это обязательное условие. Вот такие правила санитарные к тому моменту существовали. Непосредственные замеры в городе Припять, а взрыв произошел такой и таким образом, что Припять обошло с двух сторон.Понимаете?

(слова Адамовича А.: "И пошло на Белоруссию".) На Белоруссию одна часть и вторая часть пошла на Украину, но в другую сторону. И Припять оказалась, вот на момент взрыва самого, она оказалась чистой. И там и 10 бэр не набиралось. Поэтому медики оказались в затруднительном положении. По их правилам они не имели права, на основании тех данных, которыми к 11 вечера располагали, объявлять какую-то эвакуацию. Мы, как специалисты говорили, (слова Адамовича А. "...завтра будет") что завтра будет и 25 и больше. Понимаете? Поэтому надо немедленно объявлять эвакуацию. Ну, вот завтра будет, а сейчас-то ведь нету, а вдруг завтра не будет? Вдруг завтра реактору что-то сделают и всё будет прекращено? Тогда как мы будем себя чувствовать, мы закон нарушаем? В общем, был такой длительный спор и Щербина, надо отдать ему должное, принял решение об эвакуации.

Медики не поставили своей подпись под протоколом. Они поставили её на следующий день в 11 часов утра. Но Щербина решение принял и местные власти начали сразу же подготовку. Вызвали там тысячу автобусов из Киева, и подготовку маршрутов, определение мест дислокации эвакуированного населения. К сожалению, там не было такой громкоговорящей связи местной радиосети, которая могла бы это объявить. Поэтому, прибывший генерал БЕРДОВ из Киева дал команду: всем милиционерам каждую квартиру обойти и заявить, что до завтрашнего дня ни одному человеку не выходить на улицу, сидеть в домах. Потому, что в домах-то никаких...

(слова Адамовича А. "Так, что, не было местного.../неразборчиво/) Ну, я не знаю. Знаю только то, что оповещение населения производилось ночью и рано утром путем обхода всех квартир и установки дежурными... (слова Адамовича А. "27 или... /неразборчиво/) ...27 утром и 26 ночью. Тем не менее, 27 утром были и женщины гуляющие с детьми, ещё значит кого-то не успели оповестить или они откуда-то приехали и люди идущие в магазин и вообще полуобычной жизнью жил город тем ни менее. Но в 11 часов утра, уже совершенно официально, после подписи медиков, было объявлено об эвакуации города. Причём, то же, значит, наша неопытность какая-то такая организационная, я бы сказал.
 

Я понимал, я Вам должен откровенно сказать, я понимал, что город эвакуируется навсегда

Но вот психологически, у меня не было, как-то, значит, сил, возможностей людям это объявить. Потому что я так рассуждал, например, что если сейчас людям это объявишь, то эвакуация затянется, а активность в это время уже росла по экспоненте. Люди начнут очень долго собираться. Понимаете? Возникнут какие-то прочие вещи. А такого времени нет. Поэтому я посоветовал, и со мною согласился Щербина, объявить, что срок эвакуации пока мы точно назвать не можем.

(слова Адамовича А. неразборчивы) Нет, нет, такой срок... он не прав. Может кто-то так понял, но объявлялось так: "Возможно на несколько дней, возможно и на больший срок...", ну вот так, в неопределенной форме объявлялось, но действительно объявлялось так, что люди могли понять что они на несколько дней исчезают из своего города. Понимаете? Поэтому они все довольно налегке собирались и уезжали. Потом была ошибка сделана еще одна. Часть жителей обратилась с просьбой эвакуироваться на собственных автомобилях, а в городе было порядка трёх тысяч автомобилей, такого масштаба, собственных, частных.

(слова Адамовича: "Запретили...") Нет, разрешили, тот Борис Евдокимович, ошибку совершил наверное, но трудно сказать. Скажем, разрешили, часть автомобилей выехали. Часть часть жителей выехала на собственных автомобилях но автомобили были загрязнённые, конечно. Понимаете? Но, с другой стороны и люди были загрязнены и вещи их были загрязнены. Какая там большая разница трудно сказать. Сама эвакуация произошла чрезвычайно организованно за два часа все были эвакуированы из 51 тысячи жителей порядка 45 тысяч, так по памяти цифру называю, были эвакуированы.

Остались те которые нужны были для сохранения города и обслуживания станции и сама Правительственная комиссия осталась в Припяти. При этом, так уж, это может в печать и не пойдет, а может и пойдет. Понимаете, что мне бросилось в глаза? Была демонтирована партийная организация. (слова Адамовича А. "То есть?") Вот, даже вот во время войны, всё таки, когда заранее планировалось отступление из города, уже определялось: как кто остается в подполье, кто там в армию, кто-чего. А здесь, настолько всё было быстро и внезапно, что... (стёрто) ...не на кого было опереться, значит, высшей партийной власти. Но это несколько дней, а через несколько дней, конечно это всё восстановилось.

Теперь, тот персонал станции, который должен был обслуживать первый и второй блоки, дежурить, он был переведён, километров за 50 в пионерский лагерь "Сказочный". Вот там, когда я появился первый раз, то же картина была страшной, конечно, потому, что там впервые были установлены нормальные дозиметрические посты. Люди переодевались. И такая незабываемая картина, когда подъезжаешь к "Сказочному" и, наверное, там, несколько тысяч костюмов, таких гражданских, висящих на деревьях. Потому, что, естественно, интересно. Все подъезжают, дозиметристы их меряют, и у всех костюмы грязные. И вот я помню, к сожалению, мой финский плащ, который жена мне долго выбирала, английский костюм...

(слова Адамовича А. "на деревьях..." /неразборчиво/) Просто вешали на деревья. И вот вы едите на машине, долго, долго едите и вот видите такую картину перед... (слова Адамовича А. "А, просто повесили..." /неразборчиво/) Перед "Сказочным". Ну, вот как. Вы подъезжаете к воротам пионерского лагеря "Сказочный". Дозиметрист Вас обмеряет. Говорит: "раздевайтесь". Вы раздеваетесь. Делайте несколько шагов. Вешаете свой костюм на деревья, куда ни будь. Вам же дают специальную одежду вот эту самую, белую там, синюю и Вы проходите в "Сказочный", где Вам определена койка, место, житиё и прочие вещи. Следующий подъезжает. И вот так...

(слова Адамовича а. "И Вы потом на работу ездили мимо этих костюмов...") Ну, мы два-три мимо этих костюмов ездили... (слова Адамовича А. "А потом?".) Потом их, конечно уничтожили...

(слова Адамовича А. "уничтожили?") Конечно, потом они все были уничтожены. Захоронены, уничтожены. (слова Адамовича а. не разборчивы.) Производит впечатление. Да. Причём, как чучела такие, всё это было развешано. Ну и ещё эпизод. Вот мы с СИДОРЕНКО, когда вырвались (может неделю в Припяти провели) в Чернобыль и зашли в магазин в Чернобыле (то же-ж, вроде специалисты, вроде бы специалисты) и купим себе хоть, вроде-там: новые трусы, майки, рубашки. Понимаете? Что-то переодеться. Такое нижнее белье, о чём мы мечтали. Зашли, купили себе очень симпатичные рубашечки, всё, а когда приехали в "Сказочный", замеряли, то это было грязнее чем одетое на нас. Уже Чернобыль был достаточно...

(слова Адамовича А.: /неразборчиво/ "...это в Чернобыле...") Да, в самом Чернобыле загрязнение. (слова Адамовича А.: "...а люди в Чернобыле ещё семь дней жили...") Где-то после 2-го мая их начали выселять. Но в итоге я должен сказать, таким образом. Эвакуация, порядок эвакуации, неважно из Припяти или из Чернобыля, был проведен таким образом, что (это вам лучше ИЛЬИН скажет или медики другие) в общем, среди населения, которое не работало на станции (вот так, просто жило), ни одного человека, хоть сколько ни будь пострадавшего, за счет замедления, там хоть на сутки, эвакуации не было. Другое дело. Очень многие жители, которые потом, спустя 6-7 дней пили молоко...

(слова Адамовича А.: "Где?") Ну где-то, скажем, от коров, которые... (слова Адамовича А.: "В Чернобыле?... /неразборчиво/) В Чернобыле, под Чернобылем, в Вашей Белоруссии, где угодно. Вот понимаете? Да? То есть, ну, ведь сначала выпал йод. Потом коровки скушали травку эту с йодом. Понимаете? Потом дали нам молочко, когда их потом подоили. И вот у тех, кто выпил йод: и у дети, в достаточно большом количестве, у них, на щитовидную железу были больший нагрузки.
 

Но внешнего облучение или каких-то воздействий, так сказать, на тех людей, которых эвакуировали. Вот этого ничего не было

Но, возвращаясь к Припяти, вот я говорю: 26 апреля, ночью, в 11 часов, было принято решение о том, что на следующий день будет эвакуировать население, а передо мною и моими коллегами стала задача что же делать? Что же делать?

(слова Адамовича А. "Простите, а вот была первая комиссия, наверное тут же звонила. Не при Вас звонил Щербина в Москву? Не докладывал там Горбачеву и прочим, ну, вот, ну, обстановку?".) Значит, на постоянной связи вот в этот день и в последующие дни связь была с Николаем Ивановичем Рыжковым и Владимиром Ивановичем ДОЛГИХ. Вот с ними была связь. Непрерывная, постоянная и так далее. На сколько я представляю себе, но это в пределах моей компетенции, Михаил Сергеевич Горбачев, ну я с ним разговаривал три раза. И первый раз с ним...

(слова Адамовича А.: "Ну, вот интересно, какой разговор у Вас с ним был?) Я наверное Вам не скажу, потому что...

(слова Адамовича А.: "Не буду записывать...") Или скажу. Так вот, не для записи, но для человеческого понимания. Вот значит. Вот я, первый звонок его услышал (когда со Щербиной работал я не разу не слышал разговора его с Горбачевым. Был он или не был, не знаю просто, не буду врать), а когда Щербину приехал Силаев сменил, а меня оставили, вся комиссия, первый состав, уехали. (слова Адамовича А.: /неразборчивы/) Меня оставили. Меня оставил. Сначала, первый раз, меня оставил и СИДОРЕНКО, Щербина попросил остаться. Потом меня вызвали на заседание Политбюро 5 мая. Там я докладывал ситуацию. Потом Силаевпозвонил Горбачеву сам потребовал меня обратно и меня, прямо по дороге, схватили и снова, после Политбюро, туда опять отправили, но это уже такие личные вещи. Так вот. Перед Политбюро, перед 5-м мая, когда уже Щербина уехал, а Силаев появился, это было 3-го или 4-го мая, вот я слышал первый звонок Горбачева, значит, Силаеву и его разговор с ним. Это первое. Были ли разговоры Горбачева с Щербиной ? Мне кажется, не было. Мне кажется ни одного разговора в первые дни не было, мне так кажется. Ну, может я ошибаюсь. И, по-моему, первый звонок Горбачева был именно Силаеву где-то после майских праздников, там 3-го 4-го мая. И уже, второй, третий, четвертый звонки уже разговаривал я с Михаилом Сергеевичем, разговаривал один раз Велихов с ним, в моём присутствии, по обстановке. Это вот было. А так, на постоянной связи постоянно Рыжков и ДОЛГИХ. Вот они, так сказать, такую связь осуществляли
.
(слова Адамовича А.: /слабо, плохо разборчиво/ "Ну а о чём Горбачев спрашивал Вас... рассказывал..." /неразборчиво/") Не, я выключаю сво...(запись прервана) ...Директор ЧАЭС был в шоке, от начала до конца.

(слова Адамовича А.: /неразборчивы/) Я увидел его в первый день как приехал туда. БРЮХАНОВ его фамилия, директора станции. И последний раз я его видел на заседании Политбюро 14 июля, когда рассматривались причина аварии Чернобыльской. Прямо там его и спрашивали. И он был всё время в шоке. Он никаких разумных действий и слов произнести не мог. Поэтому, это вот, он был в шоке. Что он из себя как личность представляет и почему он там был в шоке, но он был там недееспособный человек. В то же время, скажем, растерянный был ШАШАРИН первый заместитель Министра энергетики, которому тогда станция подчинялась, он был растерян и потому, что для него ситуация была, как Вам сказать, ну вот, не запланированная, не известно как в ней себя вести, и он всё время к нам обращался за помощью, как себя вести. Но действовал исключительно энергично и самоотверженно. И всё таки я Вам закончу все эти мои манипуляции, что бы, так сказать (о них там много ходит разговоров), логика, что бы Вам просто была понятна логика принятых, в конце-концов решений. Логика принятых решений была следующая. Ну, скажем ввести какой-то компонент который бы за счет химической энергии тепло отбирал и превращаясь (ну, скажем как мы кипятим там чайник) тепло отбирал и так далее.

Сначала я предложил для этого дела забросить железную дробь: во-первых, она бы и расплавилась бы и на её плавление ушло бы достаточное количество энергии; во-вторых, к металлическим конструкциям теплопроводность бы обеспечилась и тогда металлические конструкции стали бы на воздух быстрее тепло отводить. Но та железная дробь, которая обнаружилась на станции, она была заражена радиоактивностью поэтому её в вертолёты грузить было невозможно, во-первых. Во-вторых, при тех высоких температурах, которые мы намеряли, в некоторых точках, процесс был бы обратным: железо стало бы окисляться и температура стала бы повышаться (понимаете?) ещё больше.

(слова Адамовича А. /неразборчивы/) Поэтому этот, значит, вариант отпал. Появился свинец для тех отметок где температура была относительно низкая: там 200, 300, 400 градусов. Вот там бы он расплавлялся, энергию брал бы на себя, и ещё был бы защитным экраном, в какой-то степени, ну и в то же самое время теплопроводящий всё таки элемент был бы какой-то. Причём мы считали даже так, что он будет частично испаряться. В высоких зонах охлаждаться, и опять стекать. Вот как, знаете, в холодильниках, такая фреоновая циркуляция будет. Это будет способствовать теплообмену. Так, наверное, и происходило. Я повторяю, потом было много разговоров о свинцовых, этих самых, отравлениях. Но вот сейчас мне готовят точную справку анализов всех почв: и в 30-ти километровой зоне, и дальше от неё. Всё, что пока мне дали никаких отличий от Москвы там или Минска или чего-то ещё. Свинец есть везде, но тот которых из выхлопных газов автомобилей выходит у нас (понимаете?). Превышений нету. И в людях медики ни разу ни у одного человека, непосредственно работающего там, никаких следов свинца не обнаружили.
 

Это разговоры досужие

Хотя они такие распространенные очень сильно были. доломит бросали мы туда это магний-ЦО-три, такое вещество. Оно разлагалось то же. Температуру на себя забирало и разлагалось на магний-О и ЦО-2. ЦО-2, значит, доступ кислорода уменьшал, как при пожаротушении (понимаете?). А магний-О, из всех керамик это самая, такая, теплопроводящая керамика, то же тепло проводила. Ну и, наконец, песок он играл роль железа только без окисления. Если температура высокая, то он плавился и забирал энергию на себя. Песок играл роль двойную: с одной стороны он плавился, и мы плав его нашли. А на плавление уходила энергии реактора. Он отнимал энергию от реактора, что бы там уран не расплавился. И, кроме того, глину мы добавляли что бы просто фильтровала. Что бы частицы радиоактивные которые выходили она бы отфильтровывала. Что бы частицы радиоактивные отфильтровывались этим слоем. Как показали эксперты западные, после нашего доклада... (окончание стороны "А", части 9, кассеты 5.) ...МАГАТЭ, что мероприятия были совершено новаторскими, так сказать, вообще-то говоря, хотя действительно они придумывались на ходу, и сей час они рекомендованы.

К моему удивлению (я думал будут критиковать нас, потому что: плана не было предварительного, всё на ходу) сейчас Английская конференция, Венская конференции прошли и официально наши мероприятия рекомендованы на будущее, как такие очень эффективные и полезные.

(слова Адамовича А.: "Скажите, а графит весь выгорел там?") Нет.
(слова Адамовича А.: "Что, загасили что-то чего-то...") Да, да. Вот смотрите. Пожар кончился...
(слова Адамовича А.: "Он начался где-то в четырэ у пять вэчёра графит горэть...") Да, начал гореть.
(слова Адамовича А. /неразборчивы/ "...вот судя по этим записями, что я...") Горение графита началось где-то 26-27...
(слова Адамовича А.: "Нет, простойте, 26-го вечером...") Да. 26-го вечером, в 6-7 часов вечера, когда было зарево малиновое, когда мы проезжали.
(слова Адамовича А.: "Да..."/неразборчиво/) Правильно. А окончился пожар полностью 2-го мая. Полностью.
(слова Адамовича А.: "...ага, значит 2-го мая..." /неразборчиво/) А после 2-го мая, где-то ещё несколько раз были такие, обнаруживались следы свечения: графита ли, или металлические конструкции разогрело. И последний раз это наблюдалось 9 или 10 мая. И всё. И после этого уже ничего никогда не было.

(слова Адамовича А.: /неразборчивы/ "...вот Вы в отношении азота сказали...") Вот в отношении азота. Тут много путаницы в международной прессе, что там Велихов где-то 26 по крышам там чёто такое измерял, например, Евгений Павлович, а он в то время пил водку у себя на даче 26-го и ни о чём не знал.

(слова Адамовича А.: "А 26-го его не было?") Не было его там. Да, не было. По азоту. (это в силаевский период, когда Силаев уже приехал) Это я предложил подать жидкий азот для охлаждения. Это моё предложение было глупым, как практика показала. Но я исходил из чего? Я думал, что шахта реактора является цельной. Понимаете? И тогда если к воздуху подмешивать жидкий азот (а нам его очень быстро, я должен сказать, целый эшелон азота пригнали) и, значит, холодным воздухом мы будем интенсивнее охлаждать горячую зону. Но потом оказалось, что боковые стены реактора разрушены. Поэтому весь азот который (а мы нашли место куда его подавать) мы подавали он выходил наружу мимо зоны, ничего не охлаждал, а естественная циркуляция воздуха была такой мощной, что этот азот, как капля в море, как говориться. Поэтому мы очень быстро от этого мероприятия отказались. И вот в докладе когда я в Вену готовился (нам правда в ЦК и вычеркнули эту фразу, но она была в исходном варианте), что среди неэффективных мероприятий было мероприятие по задувке жидкого азота. Теперь, что я ещё хотел сказать по поводу этих мероприятий? Я повторяю, что они рождались всё время в непрерывных телефонных разговорах с Москвой, со специалистами, которые: считали, делали теплофизические расчёты.

Вот доломит, например, Анатолий Петрович Александров и вот мой ученик, который сейчас мне звонил, СИЛИВАНОВ, они считали какой материал взять такой, который бы дал СО2, и в то же время проводящий тепло материал. Вот так пришли к доломиту, который нам то же очень быстро доставили. И шло к нам много телеграмм из-за рубежа (между прочим, как и что).

И из этих телеграмм сразу я понял к такого рода аварии никто не готов

Потому что, ну, одна телеграмма была просто провокационная, явно провокационная взрыв дополнительный устроить, ну, ввести туда нитратные смеси предлагалось нам.

(слова Адамовича А.: "Что бы взорвать..."/неразборчиво/) Ну и это если бы мы ввели, просто взрыв произошел ещё один. Но это одна была такая телеграмма.
(слова Адамовича А.: "А что это за нитратная смесь?") Ну, взрывчатку. По существу предлагалось ввести взрывчатку. Видимо, люди считали, что мы в панике находимся и они предложили такой раствор, такого-то и такого-то состава, нитрат-содержащий туда вводить. Ну и вода бы немедленно выкипела, а оставался бы чистый нитрат амония, а нитрат амония это взрывчатка в чистом виде и всё бы разнесло к чёртовой матери там. Из одной из стран (Швеция, по-моему, это была, если мне память не изменяет), мы получили вот такое провокационное...

(слова Адамовича А.: "...вот это из Швеции?") По-моему, да, из Швеции, но вот тут я не уверен, за память не ручаюсь, может это была и не Швеция. Но из-а рубежа, телеграмма. И огромное количество доброжелательных телеграмм, подавляющее большинство благожелательных советов: как нам действовать, чем гасить, тушить и так далее. Но по содержанию телеграмм было видно, что это всё, знаете, вот так же люди фантазируют, как и мы тут на месте. Понимаете? А не то, что у них был отработанный какой-то опыт.

(слова Адамовича А.: "...а народ вещает, что Японцы что-то такое предложили, что бы мы им отдали Курилы, а они нам всё это погасят...") Это мне не известно. (слова Адамовича А.: "...ещё другое, что САХАРОВ приезжал..." /далее неразборчиво/) 19 Этого уж точно не было. (слова Адамовича А. /неразборчивы/) Вот уж чего не было точно, того не было точно. Ну, вот, логика этих мероприятий была такая. Когда пожар кончился, когда мы установили, что температура поверхностная (такая наблюдаемая), не превышает 300 градусов Цельсия, ну, все мероприятия, направленные на ликвидацию самого очага, вот на его распространение, кончились. Это не значит, что кончилось распространение радиоактивности.

(слова Адамовича А.: "...а эти вредные..." /неразборчиво/) О соотношении /неразборчиво/, я чуть позже скажу. Выделения радиоактивные ещё шли, но, конечно, всё в меньшем и в меньшем объёме, примерно до 20 мая. Потому, что всё таки горячая там зона была. Какое-то количество аэрозольных частиц выделялось, конечно, с восходящими потоками воздуха, и, вот, цезиевые пятна, например, которые Белоруссии доставляют так много неприятностей, они формировались аж до 22-го, может быть, 23-го, даже, мая ещё. Ну всё в меньшем и меньшем. (слова Адамовича А. /неразборчивы/) Ну, в основном: цезий, стронций.

(слова Адамовича А.: "...а, вот эта гадость...") Да. Потому, что, скажем, более такие неприятные вещи как: плутоний, как мы установили радиус распространения 12 километров. Дальше, чем 12 километров,ничего не попало от станции. А вот: цезий, стронций (вот эти вот пятна) они, значит вот, проникли на большие территории. (снижение громкости, неясность) ...вынос цезия, потому, что ведь горячее же всё. Почему цезий ? Потому, что он, из всех этих элементов таких металлов которые там находятся, из всех, он самый легкоплавкий он при температуре 700, с небольшим, градусов Цельсия уже, так сказать, испаряется. Плавится и испарение насыщенных паров высокое. Поэтому он, собственно, и летит. Наша цель-то была, главная: не допустить температуры 2,500 грудусов. Какая заслуга тех людей, которые там много отдали времени в первые дни.
 

Нам нужно было не выйти на температуру 2,500 градусов, вот основная цель

(слова Адамовича А. /неразборчивы/) Потому, что 2,500 градусов это температура плавления таблеточек из двуокиси урана, а активность основная сидит внутри этих таблеточек. Поэтому, если бы температура достигла 2,500 градусов, то тогда, было бы не 3 /три/ процента активности которая вышла наружу, а все 100 процентов. То есть в 30 раз вся загрязненность: площадь территорий, степень загрязненности, её интенсивность, возросла бы в 30 раз, относительно того, что произошло. В 33 раза, почти. А на самом деле даже больше, потому что поганые бы изотопы пошли, ещё гораздо более тяжелые, чем цезий, тот же самый. Понимаете? Вот. И потому весь смысл наших всех мероприятий сводился к тому лишь бы только не 2,500 градусов. Почему Рыжков всё время телеграммы слал: какая температура? какая температура? на сколько поднялась там? И вот мы максимальную температуру которую там зафиксировали около 2000 градусов, потом этими мероприятиями, завальными всякими, мы начали её снижать и снизили, в конце-концов, до 300 градусов. А сейчас там максимальная температура (ещё жизнь идет, не реактор, а его остатки там ещё живут) где-то 60-70 градусов Цельсия. Вот такого масштаба. Понимаете?

(слова Адамовича А. "А вот если оставить без наблюдения, может...?") О, на счёт того, что бы без наблюдения оставить, я потом то же скажу, отдельно. Сейчас про другое. Что бы понимание было. Основная цель всех мероприятий...

(слова Адамовича: "Понятно...") ...была: не допустить 2,500 градусов
. (слова Адамовича А.: "Весь уран, там...") Он бы весь расплавился бы и вся основная активность (так только три с половиной процента его вышло наружу), а то бы все сто процентов активности вышли бы наружу и полетели бы по всему Земному шару. Вы понимаете? Вот смысл.

(слова Адамовича: "А сколько его всего...?") Всего в реакторе? В этом реакторе 1,700 тонн.
(слова Адамовича: "Урана?") Урана, да, топлива самого. Вот эта цель была достигнута.
(слова Адамовича А.: "Вот от Рыжкова шли телеграммы. Вот Вы не слышали какой разговор с ним был, чисто практический.") С Рыжковым слышал и разговаривал и доклад я ему делал, когда они приезжали сЛигачевым, а с ДОЛГИХ сам по телефону много раз общался.

(слова Адамовича А.: "Шел разговор, наверное, что делать будете и Вы докладывали?") Доклад, что делается. Вопрос, что нужно от Москвы. Полное одобрение наших действий. Очень спокойно. Но с Рыжковым мне все разговоры очень нравились и с ДОЛГИХ. Они были предельно деловыми.