«Игромания» на Чернобыльской АЭС. Репортаж из-под реактора

Благодаря S.T.A.L.K.E.R. интерес к Чернобылю и всему, что с ним связано, в последние годы вспыхнул с новой силой. Между тем вокруг Чернобыля существует великое множество мифов и домыслов. Говорят, что тридцатикилометровая зона отчуждения вокруг станции напоминает пустыню, как после ядерной войны, и что по лесам бродят животные-мутанты. Говорят, что люди, работающие на станции, все как один инвалиды и подолгу не живут. Говорят, что там страшная радиация и, побывав однажды в Зоне, ты потеряешь как минимум несколько лет жизни.

Несмотря на то, что большая часть этих мифов выглядит откровенно неправдоподобно, люди все равно боятся. В Зону уже много лет возят экскурсии и, хотя это одно из самых интересных мест на Земле, наплыва желающих съездить туда не наблюдается. Характерный пример: когда мы обсуждали в редакции, кто из нас поедет в Зону, добровольцев нашлось только трое: я, наш главный редактор Александр Кузьменко и пиарщик «Игромании» Илья Овчаренко. Олег Ставицкий на предложение съездить с нами отреагировал молниеносным прыжком на люстру и стодецибелльным криком «ТАМ РАДИАЦИЯ!!!!!!!!!». Схожая реакция была у Антона Логвинова и Степана Чечулина. Ну, так им и надо — меньше народу, больше кислороду.

В Зону мы поехали не в самое удачное время: в феврале все засыпано снегом, поэтому она не производит того мрачного и гнетущего впечатления, которое должна (по мнению некоторых). Но в Зоне вообще и в Припяти (мертвый город в трех километрах от ЧАЭС) в частности мы уже были весной 2004 года. На этот раз нашей целью было попасть на саму станцию.

Это оказалось довольно сложно: даже для въезда в Зону нужно заранее оформлять документы, а уж проникнуть внутрь ЧАЭС еще сложнее, даже будучи журналистом. К счастью, оказалось, что разработчики «Сталкера» водят дружбу с Александром Новиковым, заместителем технического директора ЧАЭС по безопасности. Именно он пробил для нас разрешение и вместе с Ириной Ковбич, сотрудницей отдела по международным связям ЧАЭС, потратил почти целый день, показывая и рассказывая нам о станции и достопримечательностях Зоны.

Что удивляет больше всего, так это ее досягаемость. Одна ночь на поезде Москва-Киев, потом полтора часа на машине от Киева — и вот уже первый КПП с забавным названием «Дитятки». Минут через двадцать подъезжает машина с Александром и Ириной. Мы знакомимся, оформляемся, быстро (времени в обрез, у нас есть всего несколько часов) выслушиваем инструкции Александра, погружаемся в специальную машину и едем дальше.

Александр Новиков, заместитель технического директора ЧАЭС по безопасности.

Едва попав в Зону, сразу начинаешь вертеть головой: сейчас начнется фоллаут! Быстро выясняется, что никакого фоллаута здесь нет и в помине. Дорога хорошо очищена от снега, лес вокруг совершенно обычный. Еще через двадцать минут мы въезжаем в город Чернобыль и ощущение обыденности только усиливается: дома и центральные улицы в меру ухоженные, то и дело встречаются люди и автомобили.

Едва выгрузившись из машины на центральной улице города, мы наткнулись на колоритную бабушку-самоселку (всего в Чернобыле живет около 300 самоселов), которая решила воспользоваться случаем и донести до нас свою версию: «Да какая радиация, милок! Мне 70 лет, я здесь всю жизнь живу. Нет тут ничего!». Конечно, если чуть отойти от центральных улиц, сразу натыкаешься на заброшенные дома, заросшие деревьями, да и музей зараженной техники не дает забыть, где ты находишься. Однако на радиоактивную пустыню это не похоже ни разу.

На улицах Чернобыля мы встретили бабушку, тут же бросившуюся нам доказывать, что никакой радиации здесь нет и никогда не было.

Исполинская труба на заднем плане называется градирней. Или, по-простому, охладительной башней.

Внутри все, однако, очень серьезно. При входе нас проводят через металлоискатели, тщательно досматривают сумки, после чего мы поднимаемся в кабинет Александра, получаем накопительные дозиметры и проходим еще один инструктаж (не отставать и нигде не задерживаться, не фотографировать то-то и то-то, стараться ни до чего не дотрагиваться, если что-то упало на пол, не поднимать это самому, а дождаться дозиметриста и так далее).

После этого мы идем в раздевалку, снимаем все, кроме трусов, облачаемся в белую спецодежду (подштанники, штаны, майка, рубашка, носки, шапочка и перчатки) и подходим к лавке с надписью «зняти взуття». По сути, эта лавка — санитарный барьер, который отделяет от внешнего мира потенциально опасную область станции. С одной ее стороны и снимаешь тапочки (личная обувь остается в шкафчике), садишься на лавку, поворачиваешься на другую сторону и, не касаясь ногами пола, надеваешь специальную белую обувь.

Из раздевалки мы идем в коридор, соединяющий административное здание и здание с технологическими помещениями. Коридор этот представляет собой пролет на высоте нескольких этажей, перегороженный тремя кордонами системы защиты (фотографировать здесь строго-настрого запрещено). Проход через эти кордоны — отдельное приключение. Мы, к сожалению, не можем рассказать в подробностях, как это выглядит, но поверьте, система безопасности организована очень серьезно.

Технологические помещения напоминают внутренности любого произвольно взятого советского предприятия: видно, что здесь ничего не модернизировалось уже много лет (к системам безопасности это не относится, они новехонькие), но в целом все исправно и ухоженно. Мы идем по так называемому «золотому» коридору (стены здесь облицованы панелями золотистого цвета, отсюда и название) протяженностью более километра, проходящему через всю станцию. Возле многих дверей висят камеры, то и дело попадаются значки радиационной опасности.

Как это ни удивительно, значки радиационной опасности встречались нам не так уж часто.

Первым делом мы пошли в БЩУ-1 (блочный щит управления), большое, полусферическое (на самом деле это только кажется так из-за расположения пультов) помещение, использовавшееся для управления первым энергоблоком. Здесь и сейчас дежурит оперативный персонал ЧАЭС, но поскольку все реакторы давно остановлены, их работа заключается в подготовке к прекращению эксплуатации АЭС.

Посетив мемориал, возведенный в честь Валерия Ходемчука, сотрудника станции, который первым погиб при аварии (его тело так и осталось внутри четвертого энергоблока), мы двинулись к БЩУ-4 — тому самому месту, откуда управлялся реактор в момент аварии. Сейчас это помещение выглядит довольно мрачно: освещение чуть живое, почти все приборы демонтированы, краска ободрана. Радиационный фон здесь составляет 700 микрорентген в час (примерно в 30 раз выше естественного фона), больше, чем в любых других местах станции, в которых мы были. В дальнем углу БЩУ, противоположном тому, откуда мы пришли, находится проход, ведущий дальше под саркофаг. Фон там намного выше, туда же ходят только в спецкостюмах. По словам Александра, с некоторых пор вход для посторонних в БЩУ-4 ограничен, последние журналисты были здесь только два года назад и непонятно, будут ли когда-нибудь ещё.

А это мнемотабло, выдававшее информацию о состоянии реактора.

После БЩУ-4 нас провели в машинный зал. На фотографиях это, может быть, незаметно, но когда попадаешь туда, просто дух захватывает. Представьте себе помещение, доверху забитое механизмами, настолько огромное, что, встав у одной его стенки, вы не увидите противоположной. По всей видимости, эта техника давно уже не используется — на всем лежит толстый слой пыли и грязи.

В Припяти, до которой от станции буквально пять минут езды, мы были совсем недолго — время стремительно заканчивалось. Но мы не жалеем: туда можно приехать всегда, а вот попасть на саму ЧАЭС куда сложнее и вообще не факт, что такой шанс ещё когда-нибудь будет. Кроме того, в Припять лучше ехать весной или осенью, когда нет снега.

Станция произвела на нас сильное впечатление, но не меньшее впечатление на нас произвели и ее сотрудники. Вопреки распространенному мнению, они выглядят как совершенно здоровые люди, у многих есть дети, родившиеся после аварии. Сам Александр работает на станции 21 год, с июня 1986-го (авария же, напомню, произошла с 25 на 26 апреля 1986 года), Ирина — 17 лет.

Сотрудники станции — настоящие фанаты своего дела, ее остановку и будущее закрытие они переживают очень тяжело. В документальном фильме «Ночь длиною в 20 лет», подаренном нам Александром, есть кадры, на которых запечатлена остановка третьего энергоблока 15 декабря 2000 года. На сотрудников станции больно смотреть: кругом каменные лица, многие едва сдерживают слезы (а некоторые даже не сдерживают). Дело не только в том, что из-за закрытия ЧАЭС они останутся без работы, а в том, что после Чернобыля было подорвано доверие к атомной энергетике вообще, к делу всей их жизни.

Тот же Александр, например, убежден, что при соблюдении всех правил АЭС могут быть вполне безопасны, а от аварий не застрахован никто и никогда. Если уж на то пошло, в одной только Москве ядерных объектов столько, что… впрочем, об этом лучше не думать.

P.S. Редакция «Игромании» выражает огромную человеческую благодарность Александру Новикову, Ирине Ковбич и другим работникам ЧАЭС, а также пиар-менеджеру GSC Game World Олегу Яворскому за помощь в организации поездки.

От Киева до КПП «Дитятки», который стоит на въезде в Зону, всего полтора часа езды на машине.

Колючая проволока на границе Зоны впечатления как-то не производит (особенно в сочетании с благодушными, как и большинство украинцев, охранниками). И это та самая Зона?

У КПП висит карта зараженной зоны, где в числе прочего указано сколько радиации можно получить, если съесть мяса той или иной «дикой тварины».

Через 10-15 минут после КПП мы уже подъезжаем к городу Чернобыль.

Оказавшись в Чернобыле, поначалу чувствуешь легкое разочарование: город как город, разве что людей мало.

Неподалеку от центральной площади Чернобыля устроен импровизированный «музей» зараженной техники. Чем ближе подходишь к ней, тем больше становятся цифры на радиометре.

На выезде из Чернобыля стоит памятник пожарным, тушившим возгорание на ЧАЭС.

Последняя остановка. Впереди уже виднеется административное здание ЧАЭС.

В Чернобыль мы отправлялись обвешанные фото- и видеотехникой по самое не хочу. К концу путешествия все аккумуляторы у фотоаппаратов и видеокамер были разряжены, все флэшки — забиты под завязку.

Мемориал в честь первых ликвидаторов аварии. Все они умерли в течение двух недель после инцидента на ЧАЭС.

Окрестности станции выглядят настолько мирно, что как-то даже не верится, что здесь произошла крупнейшая техногенная катастрофа в истории.

У входа в административное здание безмятежно гуляют голуби.

На территории ЧАЭС хочется сфотографировать буквально все. Но нельзя: некоторые вещи запрещено снимать в целях безопасности.

Над столом у Александра в качестве немого напоминания висит фотография четвертого реактора.

В туалете обнаруживается такое вот объявление.

Перед тем как пойти в раздевалку, нам всем раздали накопительные дозиметры.

Смена обуви при входе в помещения с повышенным радиационным фоном — целый ритуал.

Пройдя через три кордона системы защиты, мы попадаем сначала в так называемый «золотой» коридор (и там, и там снимать строго-настрого запрещено), а потом — вот в этот вот коридор.

Поскольку все реакторы остановлены, большинство приборов бездействует.

За окном открывались роскошные виды, но нормально пофотографировать их не было времени.

Подобные таблички встречаются буквально на каждом шагу.

Мемориал в честь одного из сотрудников станции, чье тело так и осталось внутри реактора.

БЩУ-4 — отсюда управлялся реактор во время аварии. Радиационный фон здесь — 700 микрорентген в час.

Проход, виднеющийся справа, ведет дальше в помещения разрушенного четвертого энергоблока. Ходить туда можно только в спецкостюмах.

На обратном пути мы несколько раз проходили радиационный контроль.

Самое сильное впечатление на нас произвел машзал.

Техника в машзале уже давно не используется — на всем лежит толстый слой пыли и грязи.

По возвращении нужно снова пройти через «зняти взуття», умыться, прополоскать рот (чтобы минимизировать попадание радиоактивной пыли в организм) и только потом идти переодеваться.

Объект «Укрытие». Буквально полчаса назад мы были внутри него.

В Припяти, мертвом городе, находящемся в нескольких километрах станции, мы были недолго, это ничего страшного: сюда мы уже приезжали в 2004 году — и приедем еще раз.

Внутри здания Припяти производят удручающее впечатление — здесь поработало не одно поколение мародеров.